Этюд в золотистых тонах - Страница 20

Вереница теплых крошечных огоньков убегала в его темную глубь. Лукаво перемигиваясь, они манили ее за собой, затягивали в таинственный лабиринт, из которого нет возврата. Разум твердил ей: «Пропадешь!», — но ноги сами несли ее по холодным половицам, и сердце стучало в такт шагам.

Она уже знала, к кому спешит, кто зажег для нее эти свечи, осветившие путь во мраке, чтобы она не заблудилась. Этот человек непостижимым образом сумел завладеть всеми ее помыслами, хотя она должна была бы презирать его. Сколько раз за сегодняшний день он доводил ее до бешенства, заставлял краснеть, бледнеть и кусать губы от досады. Забавлялся, как со многими другими до нее. И она понимает это, но все равно идет, трепеща, с замирающим сердцем, по первому же зову. Непостижимо! Но спросите бабочку, зачем она летит на огонь. Есть что-то, что сильнее доводов рассудка.

Одна из дверей в конце коридора была распахнута, как мышеловка в ожидании добычи, как пасть гигантского зверя. Грег стоял у окна в глубине комнаты. Его высокая фигура четко выделялась на фоне черного неба, вспарываемого жалами молний.

— Грег!

Он обернулся.

— Я ждал тебя.

— Знаю.

— Только не надо ничего говорить. «День отошел и все с собой унес».

— У Китса он унес любовь.

Грег приподнял ее лицо за подбородок, пытливо заглянул в глаза. Сандра смело встретила его взгляд, который, казалось, проникал до самых глубин ее существа.

— Бог ты мой, сколько иллюзий! Никакой любви нет. Это всего лишь химера, раздутая поэтами-романтиками до размеров гигантского мыльного пузыря, который завораживает, переливается всеми цветами радуги, а ткнешь — брызги и пустота. Другое дело страсть. Она и кружит людям головы.

Он прикоснулся губами к ее губам. Они были горячи, как раскаленные угли, горячи и жадны. Комната завертелась перед глазами Сандры бешеным смерчем. Его руки колдовали над ней, заставляя плавиться, сгорать и возрождаться вновь, как птицу Феникс. Разгоряченные тела сплелись в сладостной схватке, в которой нет ни победителей, ни побежденных.

Гроза стихла так же внезапно, как и началась, лишь отдаленные отголоски грома да мерный стук капель по стеклу еще напоминали о ней. В комнате стало совсем темно. Сандра слышала прерывистое дыхание Грега и смутно различала в темноте очертания его тела. Только что оно было частью ее самой, жило и билось в ней, а теперь… Она вдруг остро ощутила свою наготу, нащупала скомканный халатик и прикрыла им грудь. Движение получилось суетливым и жалким.

— Не надо, не делай этого. Дай посмотреть на тебя.

Он щелкнул выключателем, комната озарилась мягким светом ночника. Сандра дернулась и плотнее прижала к себе халатик. Грег ухватил его за краешек и потянул. Ее руки безвольно упали вдоль тела, глаза непроизвольно зажмурились.

— Ну-ну, не надо так смущаться. Ты великолепна, даже сама не знаешь насколько. Тебе вообще надо ходить голой, тогда твои совершенства будут куда заметнее.

— Ты смеешься надо мной!

Знакомый ехидный огонек в глазах, усмешка кривит губы. Она опять опоздала, не заметила перемены. И опять попалась.

— Ты легкая добыча, так и стремишься заглотнуть наживку. Грех не воспользоваться. А все оттого, что ты невнимательно читала Канта. Так ведь?

— Вообще не читала, — буркнула Сандра.

— И напрасно. Кроме всего прочего он дает один хороший совет: не вовлекайся и не вовлекай. Воспринимай мир, каков он есть — расчетливый, грязный и смрадный. А ты все силишься что-то изменить и других хочешь заставить делать то же. Обжигаешься, разбиваешь в кровь нос и опять бросаешься в бой. Ладно, мне-то что, это твой выбор, так хоть не жалуйся.

— Мне холодно.

Грег сорвал с кровати покрывало и накинул на плечи Сандры.

— Так лучше?

— Нет. — Она мотнула головой так, что волосы метнулись и рассыпались по плечам. — Нет. Я хочу уйти.

— Обиделась. А ведь я хотел помочь.

— Она все время смотрит на меня.

Грег проследил за ее взглядом. С большой фотографии, висевшей на стене, смотрела молодая золотоволосая женщина с тонким бледным лицом. На лице этом, казалось, жили одни глаза — огромные, серые, загадочные и очень печальные. Искусная игра света и тени, тонко пойманная фотографом, намертво приковывала внимание именно к этим выразительным глазам, как бы оставляя все остальное «за кадром». Мастерская работа.

— Мой первый стоящий снимок. — Голос Грега неуловимо изменился, потеплел, что ли. — Еще бы ей не смотреть. Ведь это…

— Можешь не говорить, и так ясно. Это твоя мать.

— Леди Анна, графиня Рэдклиф, единственная женщина в моей жизни.

— Ты ее очень любил?

— Боготворил. И потерял.

— Теперь я понимаю, — медленно проговорила Сандра. — Ты мстишь всем женщинам на свете за то, что они живы, и еще за то, что не похожи на нее. Но этим ты ее не вернешь. Бедный, бедный Грегори!

Сандра протянула руку и коснулась его волос, ожидая резкого движения, гневной отповеди, чего угодно, но только не того, что он сделал. Грег опять удивил ее, удивил и обезоружил. Взял ее руку и поцеловал.

— Останься со мной до утра.

Сандра проснулась оттого, что солнечный лучик, пробравшись сквозь щель в гардинах, пощекотал ее щеку. События прошлой ночи медленно возвращались к ней. Она вспомнила, что ушла к себе, едва забрезжило утро и проснулись первые птицы. Грег спал, раскинувшись на кровати. Она лежала рядом, прислушиваясь к его мерному дыханию, и улыбалась. Вся эта ночь была полна любовью, именно любовью, что бы он там ни говорил. Они сплетались в объятиях, доводя друг друга до изнеможения, засыпали, обессиленные, не размыкая рук, чтобы вновь проснуться и продолжить сладостную игру.